РЕЧЬ НА ВСЕРОССИЙСКОМ СЪЕЗДЕ

                                               ТРАНСПОРТНЫХ РАБОЧИХ

                                                          27 МАРТА 1921 г.  63   

 

               63   Первый Всероссийский съезд транспортных рабочих, созван­ный по решению ЦК партии, проходил в Москве с 22 по 31 марта 1921 года. На съезде присутствовало 1079 делегатов, большинство из них были коммунисты. На повестке дня съезда стояли следующие вопросы: отчет Цектрана, доклад Народного комиссариата путей сообщения, отчет о работе центрального правления секции водников, о тарифной по­литике, о снабжении транспортных рабочих продовольствием, о международном объединении транспортных рабочих и др.

          Ленин был избран почетным председателем съезда. На­кануне своего выступления на съезде, 25 марта 1921 года, Ленин принял заместителя наркома путей сообщения В. В. Фомина и беседовал с ним о работе съезда и о составе будущего Цектрана. 27 марта на вечернем заседании съезда Ленин выступил с речью, которая была издана в 1921 году отдельной брошюрой.

          Съезд изгнал троцкистов из руководства Цектраном и поставил задачу активного участия транспортных рабочих в деле восстановления народного хозяйства. — 130.

 

 

 

         Товарищи, позвольте мне прежде всего поблагодарить вас за приветствие и ответить, равным образом, при­ветствием вашему съезду. (Бурные а п л о д и с м е н т ы.) Прежде, чем перейти к теме, которая прямо касается задач вашего съезда, ваших работ и того, чего вся Советская власть от вашего съезда ждет, позвольте начать несколько издалека.

        Сейчас, проходя ваш зал, я встретил плакат с надпи­сью: «Царству рабочих и крестьян не будет конца». И, когда я прочитал этот странный плакат, который, правда, висел не на обычном месте, а стоял в углу, — может быть, кто-нибудь догадался, что плакат неуда­чен, и отодвинул его, — когда я прочитал этот стран­ный плакат, я подумал: а ведь вот относительно каких азбучных и основных вещей существуют у нас недора­зумения и неправильное понимание. В самом деле, ежели бы царству рабочих и крестьян не было конца, то это означало бы, что никогда не будет социализма, ибо социализм означает уничтожение классов, а пока остаются рабочие и крестьяне, до тех пор остаются разные классы, и, следовательно, не может быть полного социализма. И вот, размышляя о том, как у нас, три с половиной года спустя после Октябрьского перево­рота, существуют, хотя и отодвинутые немножечко, столь странные плакаты, я стал размышлять также о том, что, пожалуй, и в отношении к самым распространенным и общеупотребительным у нас лозунгам есть еще чрезвычайно большие недоразумения. Все мы поем, что ведем сейчас наш последний и решительный бой, — вот, например, один из самых распространен­ных лозунгов, всячески нами повторяемый. Но я побаиваюсь, что ежели бы спросить большую часть ком­мунистов, против кого вы ведете сейчас,— не послед­ний, конечно, это немного лишнего сказано, но один из наших последних и решительных боев, — то я боюсь, что немногие дадут правильный ответ на этот вопрос и обнаружат ясное понимание того, против чего или против кого мы ведем сейчас один из наших последних и решительных боев. И мне сдается, что теперешней весной, в связи с теми политическими событиями, которые обратили на себя впимание широких масс рабочих и крестьян, следует, мне кажется, в связи с этими событиями, еще раз сначала рассмотреть или, по крайней мере, попытаться рассмотреть вопрос о том, против кого мы ведем теперешней весной, вот сейчас, один из наших последних и решительных боев. Позволь­те мне на этом вопросе остановиться.

          Чтобы разобраться в этом вопросе, я думаю, надо, прежде всего, возможно точнее и возможно трезвее обозреть еще раз те силы, которые стоят друг против друга и борьба которых определяет и судьбу Совет­ской власти и, вообще говоря, ход и развитие проле­тарской революции, революции ва низвержение капита­ла как в России, так и в других странах. Каковы эти силы? Как они группируются друг против друга? Ка­ково в данное время расположение этих сил? Всякое сколько-нибудь серьезное политическое обострение, всякий новый, хотя бы и не очень крупный поворот политических событий, должен всегда всякого мысля­щего рабочего и всякого мыслящего крестьянина при­водить к этому вопросу, к вопросу о том, какие силы налицо имеются, как они группируются. И лишь тогда, когда мы сумеем правильно и совершенно трезво, независимо от наших симпатий и желаний, учесть эти силы, лишь тогда мы сможем сделать и правильные выводы относительно нашей политики вообще и наших ближайших задач. И вот, позвольте мне эти силы сей­час вкратце и описать.

         Сил этих в главном, общем и основном — три. Я начну с той, которая всего ближе нам, начну с про­летариата. Это — первая сила. Это первый особый класс. Вы все это хорошо знаете, вы сами в гуще этого класса живете. Каково его положение теперь? В Совет­ской республике это тот класс, который взял власть три с половиной года тому назад и который осуществил за это время господство, диктатуру, который больше всех других классов за эти три с половиной года по­страдал, перенес, измучился, потерпел лишений и бед­ствий. Эти три с половиной года, большая часть кото­рых прошла в отчаянной гражданской войне Совет­ской власти против всего капиталистического мира, означали собой для рабочего класса, для пролетариата, такие бедствия, такие лишения, такие жертвы, такое обострение всяческих нужд, как никогда в мире. И получилась странная вещь. Тот класс, который взял в свои руки политическое господство, взял его, созна­вая, что берет его один. Это заключено в понятии диктатуры пролетариата. Это понятие тогда только имеет смысл, когда один класс знает, что он один берет себе в руки политическую власть и не обманывает ни себя, ни других разговорами насчет «общенародной, общевыборной, всем народом освященной» власти. Лю­бителей по части такой словесности, как вы все пре­красно знаете, очень много и даже сверхмного есть, но, во всяком случае, не из числа пролетариата, ибо пролетарии осознали и в Конституции, в основных за­конах республики, написали о том, что речь идет о диктатуре пролетариата. Этот класс понимал, что он берет власть один в исключительно трудных усло­виях. Он осуществлял ее таким путем, каким осущест­вляется всякая диктатура, т. е. с наибольшей твер­достью, с наибольшей непреклонностью осуществлял он свое политическое господство. И при этом подвергся за эти три с половиной года политического господства таким бедствиям, лишениям, голоду, ухудшению своего экономического положения, как никогда ни один класс в истории. И понятно, что, в результате такого сверх­человеческого напряжения,  мы имеем теперь  особую

усталость и изнеможение и особую издерганность этого класса.

         Как могло случиться, что в стране, в которой проле­тариат так малочислен, по сравнению с остальною частью населения, в стране отсталой, которая была отрезана искусственно военной силой от стран с более многочисленным, сознательным, дисциплинированным и организованным пролетариатом, как могло слу­читься, что в такой стране, при сопротивлении, при натиске буржуазии всего мира, один класс мог осущест­вить свою власть? Как могло это осуществляться в тече­ние трех с половиной лет? Где была поддержка этому? Мы знаем, что поддержка была внутри страны, в массе крестьян. Я сейчас перейду к этой второй силе, но сначала нужно покончить с разбором первой силы. Я сказал, и всякий из вас наблюдал над жизнью бли­жайших товарищей по фабрикам, заводам, депо, ма­стерским и знает, что никогда не было так велико и остро бедствие этого класса, как в эпоху его дикта­туры. Никогда страна не достигала такой усталости, изношенности, как теперь. Что же давало этому классу моральные силы, чтобы пережить эти лишения? Ясно, совершенно очевидно, что откуда-нибудь он должен был брать моральные силы, чтобы преодолеть эти мате­риальные лишения. Вопрос о моральной силе, о мораль­ной поддержке, как вы знаете, вопрос неопределенный, все можно понимать под моральной силой и все можно туда подсунуть. Чтобы избежать этой опасности, — подсунуть что-либо неопределенное или фантастиче­ское под это понятие моральной силы, — я себя спра­шиваю, нельзя ли найти признаков точного определе­ния того, что давало пролетариату моральную силу перенести невиданные материальные лишения, свя­занные с его политическим господством? Я думаю, что если так поставить вопрос, то на него найдется точный ответ. Спросите себя, могла ли Советская республика вынести то, что она за три с половиной года вынесла, и так успешно отстоять себя от натиска белогвардейцев, поддерживаемых капиталистами всех стран мира, если бы рядом с ней стояли отсталые, а не передовые

страны? Достаточно задать этот вопрос, чтобы в ответе не было никаких колебаний.

        Вы знаете, что против нас в течение трех с половиной лет воевали все богатейшие державы мира. Та военная сила, которая стояла против нас и которая поддерживала Колчака, Юденича, Деникина и Врангеля, — вы прекрасно знаете, каждый из вас участвовал в войне, — во много раз, безмерно и безусловно превышала наши военные силы. Вы прекрасно знаете, что мощь всех этих государств неизмеримо больше нашей и сейчас. Как же это могло случиться, что они ставили задачу победить Советскую власть и не победили? Как это могло быть? Ответ мы имеем точный. Это могло быть и это случилось потому, что пролетариат во всех капиталистических странах был за нас. Даже в тех случаях, когда он заведомо был под влиянием меньшевиков и эсеров — в странах Европы они называются иначе, — он тем не менее не поддерживал борьбу против нас. В конце концов, при вынужденных уступках массам со стороны вожаков, рабочие эту войну сорвали. Не мы победили, ибо наши военные силы ничтожны, а побе­дило то, что державы не могли пустить в ход против нас всей своей военной силы. Рабочие передовых стран настолько определяют ход войны, что против их жела­ния нельзя вести войны, и в конечном счете они сор­вали войну против нас пассивным и полупассивным сопротивлением. Этот бесспорный факт точно отвечает на вопрос, где мог русский пролетариат взять мораль­ные силы, чтобы три с половиной года держаться и побе­дить. Моральной силой русского рабочего было то, что он знал, чувствовал, осязал, помощь, поддержку в этой борьбе, которая была оказана ему пролетариатом всех передовых стран в Европе. В каком направлении идет там развитие рабочего движения, показывает нам то, что в последнее время в Европе в рабочем дви­жении не было более крупных событий, как раскол социалистических партий в Англии, Франции, Италии и других странах, как побежденных, так и победите­лей, в странах с разной культурой, с разной степенью экономического   развития.   Во  всех  странах  главным событием этого года было то, что из разбитых, потер­певших полное крушение партий социалистов и социал-демократов, по-русски — меньшевиков и эсеров, обра­зовалась партия коммунистов, опирающаяся на под­держку всего, что есть передового в рабочем классе. И, конечно, нет никакого сомнения, что если бы против нас вместо передовых стран вели борьбу страны отста­лые, в которых нет таких могучих пролетарских масс, то мы не продержались бы не только три с половиной года, но и три с половиной месяца. Могла ли быть у нашего пролетариата моральная сила, если бы он не опирался на сочувствие рабочих передовых стран, которые поддерживали нас, вопреки той лжи, которую в миллионах экземпляров распространяют империали­сты про Советскую власть, вопреки усилиям «рабочих вождей», меньшевиков и эсеров, которые должны были сорвать и срывали борьбу рабочих за нас. Опираясь на эту поддержку, наш пролетариат, слабый своей мало­численностью, измученный бедствиями и лишениями, победил, так как он силен своей моральной силой.

       Вот вам первая сила.

       Вторая сила — это то, что стоит между развитым капиталом и пролетариатом. Это — мелкая буржуазия, мелкие хозяева, это то, что в России составляет подав­ляющее большинство населения — крестьянство. Главным образом это мелкие хозяева и мелкое земледелие. На девять десятых они таковы и иными быть не могут. В острой борьбе капитала с трудом они ежедневно не участвуют, школы не проходили, экономические и политические условия жизни не сближают их, а разъ­единяют, отталкивают один от другого, превращают в миллионы мелких хозяев поодиночке. Таковы факты, которые вы все прекрасно знаете. Никакие коллективы, колхозы, коммуны раньше, чем через долгий и долгий ряд лет, переделать этого не могут. Со своими врагами справа, с классом помещиков, эта сила, благодаря революционной энергии и беззаветности пролетарской диктатуры, покончила так скоро, как никогда, смела его донизу, устранила его господство с невиданной бы­стротой. Но, чем скорее она устранила его господство, чем скорее переходила к своему хозяйству на обще­народной земле, чем решительнее расправлялась с небольшим меньшинством кулаков, тем скорее сама превращалась в хозяйчиков. Вы знаете, что русская деревня за это время выровнялась. Убавилась доля крупных посевщиков и беспосевщиков, увеличилось хозяйство середняцкое. Наша деревня стала за это время более мелкобуржуазной. Это — самостоятельный класс, тот класс, который, после уничтожения, изгна­ния помещиков и капиталистов, остается единственным классом, способным противостоять пролетариату. И по­этому нелепо писать на плакатах, что царству рабочих и крестьян не будет конца.

           Вы знаете, какова эта сила с точки зрения ее полити­ческого настроения. Это — сила колебания. Это мы видели на своей революции во всех концах страны — в России по-своему, в Сибири по-своему, на Украине по-своему, но везде итог был один: это — сила колеба­ния. Ее долго вели на помочах эсеры и меньшевики, и при помощи Керенского, и в период Колчака, и когда было в Самаре Учредительное собрание, и когда у Кол­чака или у его предшественников был министром мень­шевик Майский и т. д. Эта сила колебалась между ру­ководством пролетариата и руководством буржуазии. Почему же эта сила, которая в громадном большинстве, сама собой не руководила? Потому что экономические условия жизни этой массы таковы, что объединиться сама, сплотиться сама она не может. Это ясно для вся­кого, кто не дает себя во власть пустых слов о «все­народном голосовании», об учредиловке и тому подоб­ной «демократии», которая одурачивала народ сотни лет во всех странах, а у нас ее сотни недель проделы­вали эсеры и меньшевики, «кажинный раз на эфтом самом месте» терпя провал. (Аплодисмент ы.) Мы знаем из своего собственного опыта — и подтвер­ждение этого видим в развитии всех революций, если брать новую эпоху, скажем, сто пятьдесят лет, во всем мире, — что везде и всегда результат был именно та­кой: все попытки мелкой буржуазии вообще, крестьян в частности, осознать свою силу, по-своему направить экономику и политику кончались крахом. Либо под руководством пролетариата, либо под руководством капиталистов — середины нет. Все, кто о ней мечтает, пустые мечтатели, фантазеры. Их опровергает политика, экономика и история. Все учение Маркса показывает, что раз предположить мелкого хозяина собственником на средства производства и на землю, то из обмена между ними обязательно вырастает капитал, а вместо с ним противоречия между капиталом и трудом. Борьба капитала с пролетариатом — это неизбежность, это за­кон, показавший себя во всем мире, и кто не хочет сам себя обманывать, тот не может этого не видеть.

         Из этих основных экономических фактов и вытекает то, почему эта сила сама себя проявить не может и по­чему попытки к тому в истории всех революций всегда кончались крахом. Поскольку пролетариату не удается руководить революцией, эта сила всегда становится под руководство буржуазии. Так было во всех револю­циях, и, конечно, и российские люди не особым миром мазаны, и, если они пожелают лезть в святые, ничего, кроме смешного, не выйдет. Разумеется, история и к нам относится так же, как к другим. Для нас всех все это потому особенно наглядно, что все мы пережили керенщину. Тогда руководителей политической линии, умных, образованных, с большим опытом в политике и в управлении государством, для поддержки прави­тельства было в сто раз больше, чем у большеви­ков. Если посчитать всех должностных лиц, которые нас саботировали и которые не ставили своей задачей саботировать правительство Керенского, опиравшееся на меньшевиков и эсеров, то таких было огромное большинство. И все-таки оно потерпело крах. Значит, были причины, которые пересилили громадное преобла­дание интеллигентских, образованных сил, привыкших к управлению государством, овладевших этим искус­ством за десятилетия раньше того, как им пришлось брать в свои руки государственную власть. Этот опыт проделали в других вариантах Украина, Дон, Кубань, и все пришли к одному результату. Тут случайностей не может быть. Таков экономический и политический закон второй силы: либо под руководством пролета­риата — путь тяжелый, но который может вывести из-под господства помещиков и капиталистов, — либо под руководством капиталистов, как в передовых демо­кратических республиках, даже в Америке, где еще не совсем закончена даровая раздача земли (раздава­лось по 60 десятин даром всякому пришлому; лучшего условия нельзя себе представить!) и где это привело к полному господству капитала.

       Вот вторая сила.

      У нас эта вторая сила колеблется, она особенно устала. На нее ложатся тяжести революции, а в послед­ние годы обрушиваются все больше: год неурожая, выполнение разверстки в связи с падежом скота, бес­кормицей и т. д. При таком положении понятно, что эта вторая сила, масса крестьянства, поддавалась отчаянию. Подумать об улучшении своего положения она не могла, несмотря на то, что со времени уни­чтожения помещиков прошло три с половиной года, а улучшение становится необходимым. Расходящаяся армия не встречает возможности получить правиль­ного применения своего труда. И вот вам превраще­ние этой мелкобуржуазной силы в анархический эле­мент, который выражает свои требования в волне­нии.

        Третья сила всем известна, это — помещики и капита­листы. У нас сейчас этой силы не видно. Но вот одно из особо важных событий, один особо важный урок по­следних недель — кронштадтские события явились как бы молнией, которая осветила действительность ярче, чем что бы то ни было.

      Теперь нет страны в Европе, где бы не было бело­гвардейского элемента. Русских эмигрантов считают до семисот тысяч человек. Это бежавшие капиталисты и та масса служащих, которая не могла приспособиться к Советской власти. Эту третью силу мы не видим, она перешла за границу, но она живет и действует в союзе с капиталистами всего мира, которые поддерживают ее так же, как Колчака, Юденича, Врангеля, поддержи­вают   финансированием,   поддерживают  другими  способами, потому что они имеют свою международную связь. Этих людей всякий помнит. Вы в последние дни, конечно, обратили внимание на обилие в газетах цитат, выписок из белогвардейской прессы с разъяснением событий в Кронштадте. За последние дни эти события описывал Бурцев, издающий газету в Париже, их оце­нивал Милюков, — вы, конечно, все это читали. По­чему наши газеты уделили этому так много внимания? Правильно ли это? Правильно. Потому, что надо ясно знать своего врага. Его не так видно, когда он перешел за границу, но посмотрите — он передвинулся не очень далеко, самое большое на несколько тысяч верст, а, передвинувшись на это расстояние, притаился. Он цел, он жив, он ждет. Вот почему надо к нему присмат­риваться, тем более, что это не только беженцы. Нет, это прямые помощники всемирного капитала, на его счет содержимые и вместе с ним действующие.

        Вы, конечно, все обратили внимание, как цитаты из белогвардейских газет, издаваемых за границей, шли рядом с цитатами из газет Франции и Англии. Это один хор, один оркестр. Правда, в таких оркестрах не бывает одного дирижера, по нотам разыгрывающего пьесу. Там дирижирует международный капитал спо­собом, менее заметным, чем дирижерская палочка, но, что это один оркестр — это из любой цитаты вам должно быть ясно. Они признавали, что, если лозун­гом становится «Советская власть без большевиков», — мы согласны. И Милюков это особенно ярко разъ­ясняет. Он историю учил внимательно и все свои знания обновил изучением русской истории на соб­ственной шкуре. Результат своего двадцатилетнего профессорского изучения он подкрепил двадцатиме­сячным собственноличным изучением. Он заявляет, что, если лозунгом становится Советская власть без большевиков, я — за это. Будет ли это передвижка немножко направо или немножко налево к анархистам, за границей, в Париже, этого не видно. Там не видно, что делается в Кронштадте, но он говорит: «господа мо­нархисты, не торопитесь, не мешайте тем, что вы об этом кричите». И он заявляет,  что, если передвижка

влево, я готов быть за Советскую власть против боль­шевиков.

         Вот что пишет Милюков и что является абсолютно правильным. Кое-чему он научился из русской исто­рии и от помещиков и капиталистов, утверждая, что все равно кронштадтские события являются стремле­нием создать Советскую власть без большевиков; немножко вправо, немножко с свободной торговлей; немножко с учредилкой. Послушайте любого меньше­вика, и вы все это услышите, может быть, даже не вы­ходя из этого зала. (Аплодисмент ы.) Если лозунг кронштадтских событий есть уклон немножко влево — Советская власть с анархистами, порожденными бед­ствиями, войной, демобилизацией армии, — то почему Милюков за нее? Потому, что он знает, что уклон может быть либо в сторону пролетарской диктатуры, либо в сторону капиталистов.

       Иначе политическая власть существовать не могла бы. Хотя мы ведем не последний, а один из последних и ре­шительных боев, единственно правильный ответ на во­прос: с кем мы поведем сегодня один из решительных боев, гласит: с мелкобуржуазной стихией у себя дома. (Аплодисмент ы.) Что касается помещиков и капиталистов, то мы их в первую кампанию победили, но только в первую, а вторая будет уже в международ­ном масштабе. Воевать против нас современный капи­тализм, будь он даже в сто раз сильнее, не может потому, что там, в передовых странах, рабочие сорвали ему войну вчера и сорвут сегодня еще лучше, еще вер­нее, потому, что там последствия войны разворачи­ваются все больше. Мелкобуржуазную же стихию у себя дома мы победили, но она себя еще покажет, и это учитывают помещики и капиталисты, особенно те, кто поумнее, как Милюков, который сказал монар­хистам: посидите вы у себя, помолчите, потому что иначе только будете укреплять Советскую власть. Это показал общий ход революций, в которых бывали краткосрочные диктатуры трудящихся, поддержанные временно деревней, но не бывало упроченной власти трудящихся; все в короткое время скатывалось назад. Скатывалось назад именно потому, что крестьяне, трудящиеся, мелкие хозяйчики своей политики иметь не могут, и после ряда колебаний им приходится идти назад. Так было и в великую французскую революцию, так было в меньшем масштабе и во всех революциях. И понятно, что этому уроку все научились. Наша белогвардейщина передвинулась через границу, отъехала на трое суток пути и сидит там и подкарауливает, имея опору и поддержку западноевропейского капи­тала. Вот каково положение. Отсюда ясны задачи и обя­занность пролетариата.

       На почве усталости и истощения рождается известное настроение, а иногда отчаяние. Как всегда, у револю­ционных элементов это настроение и отчаяние выра­жается в анархизме. Так было во всех капиталистиче­ских странах, так происходит и у нас. Мелкобуржуазная стихия переживает кризис, потому что последние годы ей достались тяжело, хотя не так тяжело, как проле­тариату достался 1919 год, но все же тяжело. Крестьян­ство должно было спасти государство, пойти на раз­верстку без вознаграждения, но оно уже не может выдерживать такого напряжения, и потому в нем растерянность духа, колебания, шатания, и это учи­тывает враг-капиталист, который говорит: лишь бы колебнуть, шатнуть, а потом уж покатится. Вот что значат кронштадтские события, освещенные с точки зрения учета классовых сил во всероссийском и в между­народном масштабе. Вот что значит один из последних и решительных боев, который мы ведем, потому что эту мелкобуржуазно-анархическую стихию мы не по­бедили и от победы над нею сейчас зависит ближайшая судьба революции. Если мы ее не победим, мы скатимся назад, как французская революция. Это неизбежно, и надо смотреть на это, глаз себе не засоряя и фразами не отговариваясь. Надо сделать все, что можно, для облегчения положения этой массы и сохранить проле­тарское руководство, и тогда растущее в Европе движе­ние коммунистической революции получит себе новое подкрепление. То, что не произошло там сегодня, мо­жет быть завтра, то, что не произошло завтра, может произойти послезавтра, но такие периоды, как завтра и послезавтра, в мировой истории означают не меньше, как несколько лет.

      Вот мой ответ на вопрос, за что мы сейчас боремся и ведем один из наших последних и решительных боев, каков смысл последних событий, какой смысл имеет борьба классов в России. Теперь понятно, почему эта борьба так обострилась, почему нам так трудно перейти к пониманию того, что главным врагом является не Юде­нич, Колчак или Деникин, а наша обстановка, наша собственная среда.

     Тут я могу перейти к заключительной части своей слишком затянувшейся речи, к положению железно­дорожного и водного транспорта и к задачам съезда железнодорожников и водников. Я думаю, что то, что мне пришлось здесь обрисовать, самым тесным, нераз­рывным образом связано с этими задачами. Едва ли есть другая часть пролетариата, которая так ясно входит своей повседневной экономической деятель­ностью в связь с промышленностью и земледелием, чем железнодорожники и водники. Вы должны дать городам продукты, должны оживить деревню посред­ством транспорта продуктами промышленности. Это всякому ясно, а рабочим железнодорожникам и вод­никам ясно более, чем другим, потому что это состав­ляет предмет их ежедневного труда. И отсюда, мне кажется, само собой вытекает, какие исключительно важные задачи, какая ответственность падает в настоя­щий момент на трудящихся железнодорожного и вод­ного транспорта.

      Вы все знаете, что ваш съезд собрался в условиях, когда между верхами и низами союза существовали трения. Когда этот вопрос был перенесен на последний партийный съезд, то были вынесены такие решения, чтобы согласовать верхи и низы, путем подчинения верхов низам, путем исправления частных, по-моему, но, во всяком случае, требующих исправления ошибок, которые верхами были допущены. Вы знаете, что эти исправления на партийном съезде сделаны, что этот съезд закончил свои работы при большей сплоченности и большем единстве в рядах коммунистической партии, чем до сих пор. Это есть ответ законный, необходимый и единственно правильный ответ авангарда, т. е. руко­водящей части пролетариата, на движение мелкобур­жуазно-анархической стихии. Если мы, сознательные рабочие, поймем опасность этого движения, сплотимся, будем работать в десять раз дружнее, в сто раз более сплоченно, то это удесятерит наши силы, и тогда мы, после победы над военным натиском, одержим победу и над колебаниями, шатаниями этой стихии, которая будоражит всю нашу повседневную жизнь, а потому, повторяю, и опасна. Решение партийного съезда, исправившего то, на что было обращено его внимание, означает крупный шаг в деле сплочения и дружности пролетарской армии. Теперь вам на вашем съезде предстоит сделать то же и претворить в жизнь решение партийного съезда.

      Повторяю, от работы этой части пролетариата непо­средственно больше зависит судьба революции, чем от остальных частей его. Нам нужно восстановить оборот земледелия и промышленности, а чтобы его вос­становить, нужна материальная опора. Что есть мате­риальная опора для связи между промышленностью и земледелием? Это есть транспорт железнодорожных и водных путей. Вот почему на вас лежит обязан­ность особенно серьезно отнестись к своей работе, и не только на тех из вас, которые являются чле­нами коммунистической партии и, следовательно, со­знательными проводниками пролетарской диктатуры, но и на тех, которые не принадлежат к партии, но ко­торые являются работниками профессионального союза, объединяющего миллион — полтора миллиона труже­ников транспорта. Все вы, учась на уроках нашей революции и всех предыдущих революций, должны понять всю трудность переживаемого положения и, нисколько не закрывая себе глаз всякими лозунгами, будет ли речь о «свободе», об учредилке, о «свободных Советах», — ведь так нетрудно перекрасить этикетки, что вот Милюков показал себя сторонником Советов кронштадтской   республики, — не   закрывая   глаз   на соотношение классовых сил, вы приобретете трезвую и прочную базу, фундамент для всех своих полити­ческих выводов. Вам станет ясно, что мы переживаем период кризиса, когда от нас зависит, пойдет ли проле­тарская революция так же неуклонно к победе, как шла в последнее время, или колебаниями, шатаниями вызовет победу белогвардейцев, которая не изменит тяжести положения, а только на много десятков лет отодвинет Россию от революции. Для вас, представите­лей железнодорожников и водников, вывод может быть и должен быть только один: в сто раз больше проле­тарской сплоченности и пролетарской дисциплины. Во что бы то ни стало, товарищи, мы должны это осу­ществить и одержать победу. (Б у р н ы е  а п л о д и с м е н т ы.)

 

«Правда» № №  67 и 68,                                                               Печатается по тексту

29 и 30 марта 1921 г                                                                  .       газеты «Правда»