Марксизм: известный и неизвестный

Ныне марксизм оболган, дискредитирован и отодвинут на периферию философии современной России. Оболган и дискредитирован он совместными усилиями КПСС и нынешней, то есть буржуазной пропагандой. Их основной тезис: то, что представлял собой Советский Союз - это и есть социализм как воплощение идей марксизма. Только КПСС оценивала эту реальность сугубо положительно, а идеологи «новых русских» - сугубо отрицательно. Отсюда и следствия: тоталитарное господство КПСС, преступления сталинизма производны от содержания марксистской философии, а развал СССР, поражение «социализма» есть поражение и практическое опровержение марксизма. Основной тезис, который я попытаюсь здесь доказать, прямо противоположен. Драматическая, а, нередко, и трагическая история «социализма» в XX веке - блестящее подтверждение истинности социальной философии марксизма.

Суть ее в том, что объективную основу человечества составляет общественная материально - преобразовательная практика, то есть исторически определенный способ производства материальных благ, а также социально-политическая деятельность, направленная на его сохранение или преобразование. На данном -объективном социально-экономическом - уровне отдельный человек выступает как член той или иной социально-экономической общности людей. В классовом обществе он член определенного класса, классового слоя, профессиональной группы, которые в единстве с используемыми ими средствами производства представляют собой производительные силы общества. Именно они являются теми относительно самостоятельными элементами, система отношений которых (структура) образует фундамент общественного целого.

То есть отдельный человек на этом уровне общества есть лишь «средний индивид», безличная часть производительной силы -социально-экономической группы, к которой он принадлежит объективно. Независимо от осознания своего положения, он занимает определенное место в системе общественного разделения труда, находится в определенном отношении к другим людям по поводу собственности на средства производства, по способу и мере присвоения общественного богатства. Столь же объективно он оказывается носителем социально-экономических и политических потребностей той группы, частью которой он является.

Материальное производство, удовлетворяя жизненные потребности человека, развивает их, что создает постоянно действующий стимул к совершенствованию средств производства. Преобразуя в своих целях вещество природы, человек преобразует себя и орудия своей деятельности. Такое саморазвитие производительных сил требует изменений и в характере организации производственного процесса, изменений в отношениях людей в процессе производства. Производственные отношения должны соответствовать характеру и уровню производительных сил, чтобы не тормозить их развитие.

Однако различные социально-экономические группы общества имеют и различные социально-экономические интересы, заинтересованы в различных производственных отношениях. Для одних из них выгодны те, которые есть, для других - те, которые были, для третьих - новые. (Например, в России перед февралем 17 года   явно   различались    интересы    помещиков,    буржуазии, крестьянства и промышленного пролетариата). Столкновение этих интересов и рождает классовую борьбу на экономическом и политическом уровнях общества, что ведет к сохранению или изменению производственных отношений.

Такие изменения могут быть частичными, лишь реформирующими существующий способ производства. Но тогда, когда старый тип производственных отношений исчерпывает свои возможности приспособления к потребностям развития производительных сил, наступает социально-экономическая (и, соответственно, политическая) революция, то есть их замена на качественно новый тип производственных отношений. Так было (если брать Европу) при переходе от первобытнообщинного строя к рабовладельческому, от него к феодальному, затем к капиталистическому. Общий смысл таков: новая социально-экономическая формация наступает тогда, когда старая исчерпывает возможности своего развития. Таков вывод из закона соответствия производственных отношений производительным силам общества, сформулированного Марксом и Энгельсом.

Сознание же, согласно их воззрениям, есть осознание бытия. Будучи отражением объективной - природной и социальной - реальности, оно, в то же время, обусловлено образом жизни людей, их социальными интересами. Что зафиксировано в известной формуле: «бытие определяет сознание». Бытие определяет и науку, в той мере, в какой наука отвечает на потребности и возможности материального производства. Оно определяет и политическое сознание, поскольку в нем отражаются социальные интересы определенных социально-экономических групп (классов) общества. Оно же, то есть бытие, трансформирует и нормы морали, что проявляется в модификации этих норм в рабовладельческой, феодальной и капиталистической моральных системах. Аналогична причина изменений и художественного, и религиозного, и философского сознания.

Таковы основы марксистской социальной философии, заложенные ее основателями. Но уже при их жизни эти основы были догматически абсолютизированы, а значит извращены. Энгельсу в конце жизни пришлось даже специально оговаривать, что ни он, ни Маркс отнюдь не имели в виду, что только экономические факторы являются причинами общественного, в том числе политического и духовного, развития. Нет, - говорил он, - реально взаимодействие всех факторов общественной жизни. И лишь на длительных отрезках истории проявляет себя экономическая детерминанта, которая является, в конечном счете (именно, в конечном счете) определяющей.

Другим важным следствием догматической абсолютизации классического наследия в рамках марксизма стало фактическое игнорирование проблематики индивидуального существования человека. Редукция (сведение) индивидуального к социальному, социально-экономическому, которая являлась исторической заслугой Маркса и Энгельса, будучи абсолютизированной, стала крупнейшим изъяном марксистской философии. Социальной причиной этого «пробела» теории был тоталитарно-казарменный характер общества в СССР и других «социалистических» странах, в рамках которых развивался марксизм в XX веке. Лишь во второй половине минувшего столетия в связи с десталинизацией общественной жизни и коммунистической идеологии начинается медленный и робкий поворот марксизма к проблематике субъективно-индивидуального существования человека.

Можно сказать, что это движение от «марксизма к экзистенциализму» было встречным по отношению к сартровской попытке продвижения от экзистенциализма к марксизму, которую он предпринял в 50 - 60х годах. В результате усилий ряда советских философов (3. Какабадзе, С. Раппопорта, В. Иванова) и психологов (прежде всего, А. Н. Леонтьева) к настоящему времени достройка философии до уровня осмысления конкретно-индивидуального существования человека может быть представлена следующим образом [более подробный вариант: см. 33].

Объективная основа общественной практики проявляется и осуществляется через ее личностный уровень. Личностный уровень общественной практики образуют деятельности отдельных личностей, движимые определенными мотивами.

Мотив - образ предмета, способного удовлетворять потребность,   который   побуждает   и   направляет   деятельность человека (А. Н. Леонтьев). Многообразие его потребностей (материальных и духовных, индивидуальных и общественных) отражается в сознании в виде соответствующих мотивов деятельности. Иерархизированная система мотивов деятельности составляет психологическую основу личности. Она реализуется в системе ее субъективно заинтересованных деятельностей. И она же выступает в качестве критерия эмоционально-смысловых оценок различных явлений действительности. Те явления, которые способствуют реализации мотивов деятельности личности, обладают для нее положительным личностным смыслом, фиксируемым положительной эмоцией. И наоборот, явления, противодействующие, мешающие реализации мотивов, имеют отрицательный личностный смысл и соответствующую эмоциональную оценку.

Мотивы деятельности личности отнюдь не автоматически вытекают из ее принадлежности к определенной социально-экономической общности людей и отнюдь не всегда соответствуют ее потребностям как члена этой социальной группы. Содержание потребностей людей воплощается в мотивах их деятельности, будучи опосредовано процессом самой деятельности, в зависимости от ее характера и условий. Последние же определяются не только социально-экономическим положением человека, но зависят также и от него самого, являются следствием его собственной активности. В результате, неизбежно индивидуализируются содержание, состав и иерархия мотивов деятельности у личностей, объективно принадлежащих к одной социально-экономической группе общества. Возможны (и нередко) случаи, когда система мотивов деятельности личности не соответствует объективно присущим ей социально-групповым потребностям (вплоть до соответствия материальным интересам противоположного класса).

Индивидуальное своеобразие личности, ее отличие от «среднего индивида» как элемента социально-экономической группы, позволяет говорить об особом - личностном уровне общественной практики, состоящем из субъективно заинтересованных деятельностей конкретных людей. На этом уровне практики отдельная личность представляет собой вполне самостоятельный ее субъект. Причем сознание личности - иерархизированная система ее мотивов - является существенно важным, определяющим моментом.

Тем не менее и на личностном уровне практики складываются свои коллективные субъекты деятельности, объединенные общностью мотивационной и эмоциональной сфер сознания. В конечном счете, такая коллективная субъективность формируется на основе определенной объективной социально-экономической группы общества, хотя и никогда полностью с ней не совпадает. В процессе деятельности коллективных субъектов личностного уровня в отношении к их мотивам складываются общие (интерсубъективные) смыслы явлений действительности. Соответственно формируется и общность эмоциональных оценок, общность эмоционального мироотношения. Так складывается особый коллективный опыт эмоционально-смыслового отношения.

При всех отличиях личностного уровня и объективной социально-экономической основы практики они образуют взаимозависимое единство. Личностный уровень практики - лишь явленная сторона ее объективной сущности. С другой стороны, объективный процесс материально-производственного и социального преобразования осуществляется только через свое проявление в субъективно заинтересованных деятельностях личностей. Соответственно, социально-экономические группы общества (классы, классовые слои, профессиональные группы) и «средние индивиды» как их элементы реально существуют только в виде конкретных, более или менее индивидуальных личностей, движимых определенными мотивами и объединяющихся в коллективные субъекты деятельности по мере родства этих мотивов. И наоборот: субъекты личностного уровня практики объективно являются членами определенных социально-экономических групп.

Такова, в самом кратком изложении, социальная философия марксизма.

Исходя из принципов этой философии и в результате социально-экономического анализа капиталистического общества, К. Маркс и Ф. Энгельс сформулировали гипотезу о будущем развитии человечества. Согласно этой гипотезе следующая после капиталистической формация представляет собой коммунистическое общество, первой фазой которого является социализм.

Именно этот раздел марксизма подвергается сейчас у нас (а на Западе всегда) наиболее ожесточенной критике. Общим местом в буржуазной пропаганде является утверждение, что исторический опыт СССР опровергает марксистскую гипотезу перспектив общественного развития, что крах социализма в СССР и ряде других стран есть и крах марксизма.

На мой взгляд, как я уже говорил, все наоборот. Есть все основания утверждать, что именно трагический характер нашей истории есть подтверждение истинности марксизма. Конечно, не буквально всех положений, высказанных в свое время Марксом, но основной его парадигмы.

Начать с того, что в «Экономическо-философских рукописях 1844 года» Маркс, правда, в самой общей форме, высказал гипотезу о трех этапах становления коммунизма: первый этап «казарменный», второй — «демократический», третий - «полный коммунизм». К сожалению, Маркс оказался прав. Тот «социализм», который пережили СССР и другие «социалистические» страны, прямо соответствовал характеристикам «казарменного коммунизма», данным Марксом: Это общество, которое «стремится уничтожить все то, чем на началах частной собственности не могут обладать все», «хочет насильственно абстрагироваться от таланта», «отрицает повсюду личность человека». «Что такое упразднение частной собственности, - писал Маркс, - отнюдь не является подлинным освоением ее, видно как раз из абстрактного отрицания всего мира культуры и цивилизации, из возврата к неестественной простоте бедного, грубого и не имеющего потребностей человека, который не только не возвысился над уровнем частной собственности, но даже не дорос до нее. Для такого рода коммунизма общность есть лишь общность труда и равенство заработной платы [Маркс.К, Экономическо-философские рукописи 1844 года с. 114-115].

Показательно, что цитируемые рукописи молодого Маркса впервые были опубликованы на русском языке лишь в 1956 году. Столь точно они изобличали суть сталинизма. Но и после этого они игнорировались в теории так называемого «научного коммунизма», Как принадлежащие якобы тому периоду, когда Маркс еще не был «марксистом».

      Сейчас, задним числом, видно, что степень «казарменности», степень уравнительности и деспотичности стран, совершивших социалистическую революцию, прямо завесила от степени развитости в них капиталистических отношений в канун революции. Об этом говорит сравнение, например, ЧССР, СССР, Китая, Кампучии. Чем меньше развиты капиталистические отношения, чем малочисленней рабочий класс, чем менее он квалифицирован, чем менее овладел политической культурой буржуазной демократии, тем сильнее оказались в этих странах проявления «казарменного» социализма.

Однако идеи рукописей 1844 года, при всей их гениальной прозорливости, носили еще весьма общий характер. Гораздо более конкретна мысль Маркса в период работы над «Капиталом». В «Экономических рукописях 1857-1861 гг.» Маркс, кроме прочего, обстоятельно формулирует теорию научно-технической революции, которая, по его мнению, ожидает капитализм и которая должна привести к комплексно автоматизированному производству. «Увеличение производительной силы труда», - пишет Маркс, - представляет собой «необходимую тенденцию капитала. Осуществлением этой тенденции является превращение средств труда в систему машин». «Система машин развивается вместе с накоплением внутри общества научного знания». «Изобретения становятся тогда особой профессией, а применение науки к непосредственному производству само становится для нее одним из определяющих и побуждающих моментов». В результате, «процесс производства выступает не как подчиненный непосредственному мастерству рабочего, а как технологическое применение науки. Поэтому тенденция капитала заключается в том, чтобы придать производству научный характер, а непосредственный труд низвести до всего лишь момента процесса производства» [Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1857-1861 года, ч.2, с. 207-209, 214 М.,1980].

Опять же невозможно не поразиться соответствию мысли Маркса процессам, которые мы наблюдали в развитых странах капитализма в конце XX века. Но и это не главное. Главное состоит в том, что комплексно автоматизированное производство представляет собой тот уровень развития производительных сил, который адекватен капиталистическим производственным отношениям: «в совокупности машин, выступающей как автоматизированная система, средство труда по своей потребительной стоимости, т.е. по своему вещественному бытию, переходит в существование, адекватное основному капиталу и капиталу вообще...» [Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1857-1861 года, ч. 2, с. 205 М.,1980].

Интересная мысль? И неожиданная для тех. кто привык от идеологов КПСС и буржуазных публицистов слышать о том, что с точки зрения марксистской теории капитализм уже с начала XX века является тормозом развития производительным сил, есть загнивающий, умирающий и канун социалистической революции. Не случайно, что цитируемые рукописи к «Капиталу» были впервые изданы на русском языке только в 1969 году, но и потом, по сути, игнорировались официозным марксизмом.

Оказывается, с точки зрения теории Маркса, капитализм и в начале XXI века лишь только приближается к адекватному себе уровню развития производства, да и то только в некоторых отраслях некоторых наиболее развитых стран (Маркс же имел ввиду капитализм как мировую систему). Ни о каком кризисе капиталистической общественно-экономической формации (в отличие от частных кризисов) с позиции вышеизложенной теории Маркса говорить сейчас неправомерно. Ведь «ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах старого общества» [Маркс К. К критике политической экономии, с. 7. Маркс К. Энгельс Ф. соч. том 13.]. Поэтому и утверждения современных критиков марксизма о том, что капитализм не подтвердил прогноз Маркса, так как «не умер и более того не собирается умирать», основываются в лучшем случае на незнании Маркса, но, скорее, являются результатом сознательного игнорирования того, что не вписывается в заранее заданную концепцию критиков.

В свете марксовой теории капитализма многое становится более понятным и в истории «реального социализма». Прежде всего, Становится ясна степень объективной неготовности к социализму всех стран, совершивших революцию. Если адекватными капиталу средствами   труда   являются   комплексно    автоматизированные производственные системы, то, по-видимому, в лучшем случае, они же являются и начальной базой движения общества к социализму. И дело не только в том, что России в 1917 году и Китаю в 1949 было далековато до комплексной автоматизации. Не менее важно, что автоматизированные средства труда предполагают и особый характер самого труда: «если с количественной стороны непосредственный труд сводится к менее значимой доле, то качественно он превращается в некоторый, хотя и необходимый, но второстепенный момент по отношению к всеобщему научному труду, по отношению к технологическому применению естествознания» [Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1857-1861 года,, ч. 2, с. 210 М.,1980]. Проще говоря, основными субъектами такого производства становятся представители естественных наук, научно-техническая интеллигенция. Научно-техническая интеллигенция в единстве с порождаемой и управляемой ею автоматизированной системой машин - вот та производительная сила, которая, с одной стороны, адекватна капиталу, а с другой - соответствует начальной фазе становления социалистических производственных отношений. Но отнюдь не тот рабочий - субъект преимущественно физического, малоквалифицированного труда, который составлял пролетариат в 1917 году. Но и он - этот рабочий был тогда в меньшинстве по отношению к полупатриархальной массе крестьянства России. То есть, мягко говоря, ни человек, ни орудия и характер его труда не были готовы к социалистическим производственным отношениям в 1917 году.

Если же сказать точнее, то социалистическая революция произошла в стране, находящейся на начальной фазе развития капитализма. Попытка «загнать клячу истории», перескочить закономерный этап развития общества дорого обошлась стране. Игнорировать объективные законы - значит «вставать на грабли». Учение же об этих законах - и есть марксизм. Поэтому-то история «реального социализма» не опровергает, а подтверждает истинность марксистского учения об обществе.

Ленинизм и «социализм»

Отношение к В. И. Ленину и в советский, и в постсоветский период имело всегда принципиальное значение. В период 30-40х годов культ Ленина подкреплял культ Сталина: «Сталин - это Ленин сегодня». Хрущевская «оттепель» развела этих лидеров до противопоставления. Эпоха сталинизма стала восприниматься как «отказ от ленинских норм», как «деформация социализма». А потому и будущее после XX съезда КПСС (1956 год) Мыслилось как возвращение к ленинизму и подлинному социализму.

 Однако быстрое окончание «оттепели» и «заморозки» второй половины 60х разрушили у многих надежды на то, что социализм может быть гуманным и демократическим обществом. В связи с этим происходит и переоценка Ленина и Октябрьской революции. В среде «кухонных диссидентов» характерными становятся воззрения, согласно которым социализм и не может быть иным как «большой зоной», каким он и был со времен Ленина. Развернутую аргументацию такой позиции «внутренние эмигранты» находили в «Архипелаге ГУЛАГ» А. Солженицына, экземпляры которого в 70х годах тайком привозились с Запада, и главы из которого зачитывались «вражьими голосами». То есть произошло вновь отождествление Ленина и Сталина, но теперь (в отличие от 30-40-х годов) со знаком «минус». Наконец, к началу 90х, в период буржуазной контрреволюции образ Ленина, теперь уже официально, превращается в образ жестокого садиста, а Октябрьская революция – в следствие его непомерного властолюбия. (Особая роль в создании такого «имиджа» принадлежала ведущим идеологам времен КПСС А. Яковлеву и Д. Волкогонову.)

С точки зрения марксизма, дело не в Ленине, а в «ленинизме». То есть не в личности, а в той системе взглядов, в соответствии с которыми была совершена Октябрьская революция 1917 года. Суть ленинизма (и как социальной теории, и как социальной практики) - в игнорировании объективности законов общественного развития, в попытке «проскочить» объективно необходимый этап капиталистического развития России. То есть ленинизм - это волюнтаристическая  версия   марксизма.    (Психологически он порожден комплексом «нетерпения», характерном для многих революционеров".[См. роман о народовольцах Ю. Трифонова «Нетерпение».]).

В 1917 году Ленин осознавал, что Россия не готова к социализму. Но надеялся на социалистические революции в развитых капиталистических странах Запада. Революция в России мыслилась как пусковой крючок «мировой революции». В результате чего в союзе с победившим социализмом в этих странах Россия смогла бы преодолеть свою отсталость. Это была роковая ошибка. Ее теоретическое выражение - ленинский тезис о том, что современный ему капитализм переживает последнюю фазу в своем развитии - фазу империализма как кануна социалистической революции. Основания для такого суждения были. Первая половина XX века - глобальный кризис капитализма: две мировые войны, экономический кризис 1929 года, попытки социалистических революций и фашистские режимы в целом ряде стран. Находясь «внутри» такого социального катаклизма, немудрено было ошибиться. Это теперь, задним числом ясно, что то был очередной, а не конечный кризис капиталистической формации. И пережив его, капитализм вышел на новый этап своего развития.

После поражения социалистических революций в Германии и Австро-Венгрии в 1918 году, когда стало ясно, что Россия в своем устремлении к социализму оказалась в одиночестве, Ленину не осталось ничего, как уповать на то, что, завоевав политическую власть, установив свою диктатуру, пролетариат сможет «подтянуть» экономику до социалистической зрелости. Но и с этим у него ничего не получилось - ни с диктатурой пролетариата, ни с социалистической экономикой.

К 1922 году стало ясно, что экономика по преимуществу крестьянской, мелкобуржуазной России не приемлет социалистические принципы организации. Введение НЭПа, то есть частичной рекапитализации (с узаконением частной собственности на средства производства, со «свободной торговли» (то бишь рынком), с девизом «обогащайтесь») было и признанием этого, и адекватной реакцией на объективную ситуацию. В чем надо отдать должное тактическому гению Ленина.

Но в политике НЭП лишь усилил существующие противоречия. С самого начала идея установления «диктатуры пролетариата» в России значила установление диктатуры меньшинства общества над его большинством. В реальных же условиях гражданской войны, послевоенной разрухи, а с введением НЭПа и с нарастанием социального влияния реанимированной буржуазии удержать власть и сохранить социалистическую ориентацию развития общества можно было, лишь в форме диктатуры партии, как наиболее сознательной части пролетариата. Причем, партии, имеющей очень жесткую, централизованную организацию. Что неизбежно влекло за собой перерождение политической организации общества в диктатуру партийно-государственной бюрократии.

И если при жизни Ленина этот процесс еще как-то сдерживался, то уже через четыре года после его смерти, к 1928 году режим такой диктатуры вполне сформировался. Гений Андрея Платонова зафиксировал его в сатирической повести «Город Градов» еще в 1926 году. Главный герой повести Иван Федотович Шмаков - заведующий подотделом губернского земельного управления, обращаясь к своим коллегам-чиновникам, теоретизировал: «Бюрократия имеет заслуги перед революцией: она склеила расползавшиеся части народа, пронизала их волей к порядку и приучила к однообразному пониманию обычных вещей. Без бюрократии, уважаемые ратники государства, не удержаться бы Советскому государству и часа... Я вам сейчас открою тайну нашего века! - Ну-ну! - одобрило собрание. - Открой его черта! А вот сейчас, - обрадовался Шмаков. - Кто мы такие? Мы заместители пролетариев! Стало быть, к примеру, я есть заместитель революционера и хозяина! Чувствуете мудрость? Все замещено! Все стало подложным. Все не настоящее, а суррогат! Были сливки, а стал маргарин: вкусен, а не питателен! Чувствуете, граждане?»

Установление диктатуры партийно-государственной бюрократии было неизбежным следствием Октябрьской революции. Этапы ее формирования - ограничение политических прав непролетарских слоев населения, однопартийная политическая система, запрет на внутрипартийную фракционность, то есть даже на внутрипартийную демократию - все это было вызвано объективной необходимостью сохранения социалистической ориентации развития общества. Альтернатива - капиталистическая реставрация. Роль субъективного фактора состояла лишь в том, что действие объективной закономерности к установлению диктатуры смягчалось личностными качествами Ленина, и, наоборот, тип личности Сталина привел к ужесточению режима, к усилению репрессий, к концентрации абсолютной власти в его руках.

Этот же субъективный фактор повлек и отмену НЭПа. С 1929 года устанавливается единая государственная собственность на средства как промышленного, так и сельскохозяйственного производства: рынок полностью вытесняется планом; на смену экономического заступает жесткое административно-правовое принуждение к трудовой деятельности.

За счет сверхэксплуатации народа (особенно крестьянства) осуществляется интенсивное развитие средств промышленного производства. За короткий срок Сталин модернизировал страну. И не только в материальной, но и в духовной сфере (включая сюда развитие общего и высшего образования, прогресс научной и технической мысли, подъем массового художественного сознания). Все это позволило выстоять и победить в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов. В целом, как выразился как-то У.Черчилль: «Сталин принял Россию с сохой, а оставил - с атомной бомбой».

Какое же общество было построено в результате? В 1936 году Сталин провозгласил построение основ социализма. Но что есть «социализм»? Если под этим понимать общественную собственность на средства производства и народовластие, как определяющие черты социальной организации, то, ни о каком социализме речи быть не могло. Власть принадлежала не народу, а партийно-государственной бюрократии. Ей же, фактически, принадлежали и средства общественного производства. Ибо без политической демократии не может быть общественной собственности. Поскольку именно через механизм демократии трудящиеся только и могут осуществлять свою функцию собственника - управлять и распоряжаться этой собственностью. Тот, кто обладает политической властью, тот обладает и собственностью на средства производства в обществе, в котором ликвидированы частнокапиталистические производственные отношения.

Если это общество не было социалистическим, то каким же оно было? По-видимому, - переходным. То, что Ленин называл «переходным периодом» от капитализма к социализму. Как таковое, переходное советское общество соединяло в себе черты, элементы отношений самых разных типов. Причем на различных этапах его истории их соотношение менялось. Элементы социалистических отношений проявлялись в системе социальных гарантий, обеспечивающих право на труд, на бесплатное образование и медицинское обслуживание, на минимально платное жилище. Однако при этом Ленин в период НЭПа обоснованно считал, что в сфере экономики определяющими были черты государственного капитализма. То есть, что государство выступало как всеобщий, гипермонопольный капиталист. Правда, по мысли Ленина, решающим отличием от классического капитализма было то, что государство в Советской России было орудием диктатуры пролетариата. Реально же, во всяком случае, вскоре после смерти Ленина, советское государство превратилось в орудие диктатуры партийно-государственной бюрократии. А потому и господствующие экономические отношения приобрели характер партийно-государственного капитализма.

После же отмены НЭПа, в период классического сталинизма, особенно в деревне, происходит фактическая рефеодализация экономики. Советским государством была реализована отличительная черта феодализма - внеэкономическое принуждение к труду. То, что Ленин называл «дисциплиной палки», отличающей феодализм от капитализма с его «дисциплиной голода». Особенно явно черты рефеодализации экономики воплотились в сельском хозяйстве. Крестьяне по существу оказались на положении государственных крепостных. Они были «прикреплены» к земле: лишены паспортов, не могли покидать свои деревни, у них насильственно изымали не только прибавочный, но и необходимый для поддержания собственной жизни продукт их труда.

Рефеодализация экономических отношений сочеталась с рефеодализацией и политической организации (самодержавие Сталина), и духовной жизни общества (культ личности вместо религиозного, неоклассицизм в искусстве, называемый «социалистическим реализмом»).

Наиболее емкую образную характеристику сталинского «социализма» дал тот же Андрей Платонов. Это - гигантский котлован, яма под фундамент нового общества, становящаяся могилой для его строителей, которые сами для себя путем нечеловеческих усилий и с энтузиазмом ее выкапывают («Котлован»).

Сталинизм полностью реализовал и исчерпал потенциальные возможности развития СССР квазифеодальными методами. После смерти Сталина, начиная с правления Хрущева, в экономике в определенной мере осуществляется поворот к человеку, к удовлетворению его потребностей. Получает развитие легкая промышленность, резко увеличивается жилищное строительство и в целом укрепляется материальная база социально-бытовой сферы. Повышается жизненный уровень, особенно жителей села. Крестьянин «раскрепощается». В экономике большую роль начинает играть экономическое стимулирование труда. Но это только в сравнении с внеэкономическим принуждением периода сталинизма. В принципе, методы управления экономикой остаются прежними - административно-директивными.

В развитии экономики в этот "хрущевско-брежневский" период видны два этапа: с середины 50-х до конца 60-х и с 70-го по 1985 г. На первом этапе - быстрые темпы развития, породившие даже эйфорию «догнать и перегнать» развитые капиталистические страны и вообще построить материальную базу коммунизма за двадцать лет. Но с начала 70х годов - резкое падение темпов экономического развития вплоть до стагнации, «застоя» производства, что стало сказываться и на понижении уровня жизни народа.

В политической сфере с 1956 по 1985 год общество также пережило два периода. В первый - относительная (к сталинизму) демократизация и гласность, восстановление законности, осуждение политических репрессий и «культа личности» Сталина, большая свобода информации и мышления. Короче, то, что называется хрущевской «оттепелью». Хотя объективно власть по-прежнему оставалась в руках партийно-государственной бюрократии. Во второй период, с   середины 60-х  годов - движение вспять: все более разнузданное проявление всевластия аппарата и репрессии против тех, кто осмеливался говорить об этом. Коррупция, чрезвычайные привилегии, бесконтрольность развратили правящую бюрократию, для которой ее собственные меркантильные интересы затмили ханжески провозглашаемые социальные (то есть социалистические) цели.

В целом, к 1985 году общество оказалось на грани кризиса. Который и разразился в форме «перестройки», положившей начало буржуазной контрреволюции.

Официально "хрущевско-брежневский" период назывался сначала «развернутым строительством коммунизма», затем «развитым социализмом». Фактически же произошло лишь изменение в составе и соотношении «ингредиентов» «переходного периода». Исчерпавшие свои возможности формы внеэкономического, административно-правового принуждения к труду были ликвидированы и усилены меры экономического стимулирования. В сочетании с сохранившейся политической диктатурой бюрократии это значило лишь то, что вместо квазифеодальной усилилась роль государственно-капиталистической экономической организации производства. То есть началось как бы «возвратное» движение к НЭПу, можно сказать, от «сталинизма» к «ленинизму» в экономике.

Однако это движение было остановлено в самом начале. Планировавшиеся в конце 60-х годов так называемые «косыгинские» реформы не были осуществлены. В результате, уйдя от «дисциплины палки», государство не задействовало в необходимой мере «дисциплину голода». При сохраняющихся же (и даже более развитых) чертах социалистичности - то есть системы социальных гарантий на труд, на отдых, на жилище, бесплатное образование, медицинское обслуживание и т.д. - все это привело к атрофии стимулов к труду, а в результате - к «застою», кризису и буржуазной контрреволюции. То есть семидесятилетний «переходный период» от капитализма к социализму закончился реставрацией капитализма.

Почему же произошла реставрация? Можно ли было ее избежать? А если можно, то в какой форме?

Ответ на первый вопрос очевиден. Реставрация произошла, прежде всего, потому, что к 1985 году «советское» общество по характеру его производительных сил, то есть уровню развития человека, орудий и характера труда, соответствовало именно капиталистическим производственным отношениям. Это объективно требуемое соответствие и было реализовано.

Можно ли было избежать реставрации? Ответ на этот вопрос более проблематичен. Гипотетически можно предположить, что существовала возможность продолжить «переход» к социализму в той исторически найденной форме, какой был НЭП, и которую с блеском реализовали в конце XX века коммунистические Китай и Вьетнам. То есть в форме доминирующих (над социалистическими и частнокапиталистическими) государственно-капиталистических отношений. Но при сохранении диктатуры коммунистической партии или - более мягкий вариант - при запрете на деятельность только пробуржуазных политических объединений.

Последнее приходится признать в качестве необходимого условия сохранения социалистической ориентации в развитии общества. Следует согласиться с аргументами Е. Попова, высказанными в его работе «Кризис социализма и его уроки» (Подольск, 1998), что допущение к легальной политической деятельности буржуазных партий в данных социальных условиях неизбежно (по закону «политического маятника») в какой-то момент приведет их к победе на выборах. Но, завоевав власть демократически, буржуазия никогда ее не отдаст, растоптав принципы этой демократии, если они будут угрожать ей потерей власти. История антикоммунистических (фашистских, полуфашистских) диктатур XX века свидетельство тому (Испания 36-го, Германия 33-го, Чили 1973 года и т.п., вплоть до расстрела парламента кликой Ельцина в 1993).

Однако, как уже было выяснено, ограничение демократии (даже при допуске нескольких социалистически ориентированных партий) ограничивает социалистичность общества и, более того, чревато перерастанием в диктатуру партийной бюрократии. Поэтому пока политическая культура народа не дозреет до устойчивого, не подверженного буржуазной пропаганде осознания своего объективного интереса в социалистических преобразованиях, до тех пор социализм не достижим. Не   говоря уже о необходимости вызревания объективных, социально-экономических условий социалистического общества. Так что и при сохранении социалистической ориентации в период «перестройки» путь России к этому обществу был бы и долог, и непрост.

Но все это гипотетические рассуждения о возможностях, которые Россия упустила. В действительности же произошла капиталистическая реставрация. 70 лет «советской власти» оказались гигантским историческим зигзагом в нашем социальном развитии.

До сих пор я констатировал и анализировал. В заключение попробую оценить. И революцию 17-го, и контрреволюцию 80-90-х годов. Хорошо это было или плохо? Для России, для ее народа.

Оценка возможна, если в самой действительности были возможности другого варианта развития. А такие варианты были. Они - варианты исторического развития - всегда есть. Ибо объективная закономерность осуществляется через субъективные усилия людей, и конкретный характер ее осуществления зависит от них. Поэтому, в частности, об истории можно говорить «в сослагательном наклонении», хотя и предположительно.

Было ли лучше, если бы Россия остановилась на февральской, буржуазной революции 17-го года? К этому призывал большевиков-ленинцев меньшевик Г. В. Плеханов, который, опираясь на марксистский анализ, образно говорил, что Россия еще не смолола той муки, из которой мог быть испечен пирог социализма.

Скорее всего, Россию ожидало бы то, что пережили те страны, в которых социалистическая революция потерпела поражение - Финляндия, Германия, Испания, а также Венгрия, Латвия, Эстония: то есть фашизм, буржуазную диктатуру. А возможно и участие во 2й мировой войне на стороне Германии и Японии против буржуазных демократий Англии, Франции и США. То есть и этот вариант развития отнюдь не был бы «усыпан розами». И в результате к 1985 году по уровню развития Россия могла бы оказаться где-нибудь между Финляндией и Испанией. (Но отнюдь не на уровне Германии, так как для этого нам бы не хватило трехсот лет формирования буржуазного сознания, протестантской этики). Было ли бы на этом пути пролито меньше крови народной и жил бы в результате народ лучше? Возможно. То есть предположительно можно говорить о том, что в октябре 17 года Россия избрала не лучший из возможных вариантов своего исторического развития.

Более категорично можно оценить контрреволюцию конца 80-х - начала 90-х годов. В сопоставлении, например, с коммунистическим Китаем. К концу 70-х годов Китай находился в кризисе несоизмеримо более катастрофичном, нежели СССР в 85. Но к началу XXI века за счет частичной рекапитализации экономики и сохранении диктатуры КПК (то есть, используя опыт ленинского НЭПа) Китай превратился в мировую супердержаву, вторую, после США. Конечно, политически КНР недемократическое государство. Но экономически Китай подтвердил эффективность сочетания капиталистического и социалистического принципов организации производства. Такую возможность своего развития Россия упустила.

Теоретически можно предположить, что и капиталистическую реставрацию Россия могла осуществить путем постепенных реформ, направленных на повышение эффективности экономики и без ущерба уровню жизни народа. Но реально результатом буржуазной контрреволюции стали деиндустриализация экономики, депопуляция и дебилизация населения. По данным ООН к началу XXI века Россия оказалась на 72 месте в мире по суммарному качеству жизни человека, страной, в которой народ (по крайней мере, две трети населения) «донашивает, допивает, доживает». Так что и в этом случае, как и в 17 году, мы выбрали отнюдь не оптимальный вариант своего исторического развития.

Малышев Игорь Викторович

Доктор философских наук, профессор Российской академии музыки имени Гнесиных, заслуженный работник культуры Российской Федерации.